Флемминг Флиндт: знаю я вас, русских, всю свою жизнь

Хореограф «Урока» об уроках русского

Послезавтра в Большом театре в рамках международного проекта «Короли танца» состоится премьера одноактного балета «Урок» в постановке Флемминга Флиндта. Накануне премьеры с ФЛЕММИНГОМ ФЛИНДТОМ встретилась ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.

 — В Большом театре роль учителя в вашем «Уроке» будут танцевать четыре танцовщика мирового класса — Сергей Филин, Йохан Кобборг, Анхел Кореньо, Николай Цискаридзе. Кто из них вам больше нравится, кто ближе к вашему замыслу?

 — Не отвечу. Ведь это как со своими детьми: нельзя же сказать, что ты одного любишь больше, а других меньше.

 — Думали ли вы, когда в 1963 году ставили «Урок», свой первый балет, что он окажется самым популярным?

 — Конечно, нет. Я жил тогда в Париже, танцевал в Парижской опере, ходил в театры. Как-то забрел в маленький театрик, где шла пьеса Ионеско «Урок». И подумал, что, если вместо урока математики показать урок балета, может получиться очень здорово, добавилась бы и сексуальность, чего в самой пьесе не было.

 — Вы поставили два балета для Рудольфа Нуреева. Как вы с ним познакомились?

 — В 1961-м, сразу после его парижского побега. Я тогда был звездой Парижской оперы. Он попросился в наш премьерский класс — нас всего было шесть или семь человек. Он, конечно, не был классическим танцовщиком: невысокого роста, слишком поздно, в 17 лет, начал профессионально заниматься, много времени потерял. У него не было такой техники, как у Барышникова. Зато у Рудольфа была харизма, как ни у кого. Он был самой большой звездой этого поколения. 

 — Трудно было для него ставить?

 — Ну «Смерть в Венеции» я сделал года за полтора до его смерти, много танцевать он уже не мог, плохо себя чувствовал. Но успех был большой. Да и «Шинель» поставил, когда ему было уже за 50. Он тогда был худруком Парижской оперы, приехал с труппой в Копенгаген и танцевал принца Зигфрида в своем «Лебедином озере». Ужасно, надо сказать: ничего не мог сделать вообще. А жили мы в одной гостинице. И вот утром едем в лифте, он небритый, волосы во все стороны, видно, только что из кровати вылез. И спрашивает: «Ну как?» Я говорю: «Рудольф, пора заканчивать, ты, конечно, гений, но ты уже не можешь быть принцем».- «И что будем делать?» Я говорю: «Могу какой-нибудь балетик поставить, например'Шинель' по Гоголю». В лифте было зеркало, он поглядел на себя и говорит: «Что, выгляжу как башмак?» И тут же спрашивает: «Когда, на какую музыку?» Шостакович, разумеется, отвечаю. Ставил я «Шинель» во Флоренции, на молодых итальянских танцовщиков. Потому что Рудольф сказал мне сразу: «Флемминг, если я проторчу месяц на одном месте, про меня перестанут думать как про диву». Так что когда он приехал, партия была уже готова, а учил он очень быстро, недели хватило. И если вы увидите запись с Нуреевым в этой роли — заплачете навзрыд.

 — Говорят, вашей «Шинелью» заинтересовался и худрук Большого Алексей Ратманский?

 — Во всяком случае, он мне сказал, что ему этот балет кажется замечательным. Конечно, было бы здорово получить приглашение поставить балет по Гоголю на музыку Шостаковича в великом русском театре. Но нужно найти кого-то на роль Башмачкина. Технически-то все могут сделать. Но это ведь вопрос ментальный, кто-то должен быть такой чувственный и чувствительный. А сейчас все хотят выглядеть такими мощными.

 — Конкуренция среди балетмейстеров велика?

 — Совершенно за этим не слежу сейчас. Но знаю, что финансирование становится очень жестким и это усложняет жизнь. Кроме того, есть много молодых блестящих людей, но среди них очень мало тех, которые могли бы делать большие хореографические произведения. 25 минут — и все. Даже у Баланчина никогда не получались большие балеты.

 — А у публики есть потребность в больших балетах?

 — Без сомнения. Мы сейчас возвращаемся к тому, что люди хотели 100 лет назад, при Петипа. Большинство людей, даже театралов, и особенно мужчин, не может следить за чистой хореографией. Им становится скучно, они просто не врубаются, даже если это поставлено потрясающе. Но если движением и жестом рассказана история, они начинают понимать.

 — Приглашение в Большой было для вас неожиданным?

 — Да, я об этом не думал, когда проект начинался. Но потом Сергей Данилян (продюсер «Королей танца».- Ъ) договорился с Ратманским о постановке «Урока», и вот я здесь.

 — И как вам работалось?

 — Да нормально. Потому что знаю я вас, русских, всю свою жизнь. И знаю всю эту неразбериху, и что потом произойдет, и что в конце концов все сложится как надо. Когда я сегодня репетицию начал, все пришли на 15 минут позже, раскачивались час. Потом я попросил три стула. Мне стали говорить, что стулья на доработке где-то в мастерских находятся. Я им говорю: «Знаете, где эти стулья? Стоят в кулисах». И что же? Они там и стояли. Я их вынес. Но я-то что. А вот как мой друг Ролан Пети со всем этим справлялся?