Фарух Рузиматов: Я не возвращаюсь на сцену — я с нее и не уходил
«ОТЕЛЛО» ВАЖЕН ДЛЯ МЕНЯ САМОГО
Год назад Вы говорили, что не хотите продолжать артистическую карьеру, а будете заниматься административной работой в театре. Почему Вы решили сейчас выйти на сцену?
— Я попался на ту же удочку, на которую попадаются все артисты, которые говорят, что они никогда не будут ни петь, ни танцевать. Впредь буду очень осторожным с такими заявлениями. Дело в том, что когда я пришел в театр в качестве руководителя балетной труппы, там был такой объем работы, что артистическая деятельность, действительно, ушла на второй план. К тому же за 25 лет выступлений я очень устал. Можно сказать, что это у меня был годовой отпуск.
Но к концу прошлого сезона я встретился со своими испанскими друзьями, и они мне предложили поставить «Кармен», которую мы с успехом исполнили в Токио. Я вновь почувствовал вкус к сцене. 16 ноября на сцене Михайловского театра мы в моем гала планируем совместить «Павану Мавра», «Кармен» и дивертисмент.
Что это за новая постановка — «Павана Мавра»?
— «Павана Мавра» или — как привычнее для слуха — «Отелло» — один из шедевров американского хореографа Хозе Лимона. Он поставил балет еще в 1949 году. При продолжительности спектакля в 25 минут, постановка выглядит полномасштабным действием, несмотря на то, что на сцене находятся всего 4 человека, и нет никаких декораций. Когда я увидел эту постановку в первый раз, она произвела на меня колоссальное впечатление.
Насколько это большое событие для Петербурга?
— Этот спектакль — важное событие прежде всего для меня самого. Я не люблю оценивать масштаб влияния и роль того, что я делаю. Для меня намного важнее находиться в гармонии с самим собой на сцене — это и есть тот стимул, который заставляет меня выходить на сцену.
А насколько Вам близок главный персонаж — Отелло?
Исполняя партию, я никогда не учу внутреннюю роль героя и не превращаю себя в него. Скорее, я всегда исполнял самого себя. На сцене есть только мои переживания, эмоции и чувства. Это мой внутренний мир, который я выношу на сцену, и насколько он будет убедителен, не мне судить.
Сейчас больше или меньше отдаете времени созданию новой роли?
— Отношение к каждой роли осталось прежним. Другое дело, что сейчас надо больше заниматься. Если в 20 лет было достаточно сделать получасовой урок и часовую репетицию, чтобы мышцы пришли в тонус, то сейчас надо прозаниматься 2 часа и репетировать 2-3 часа, иногда больше. Тело уже не такое восприимчивое.
- То есть можно в полной мере сказать, что Вы возвращаетесь на сцену?
По большому счету, я и не уходил.
МИХАЙЛОВСКИЙ НЕЛЬЗЯ СРАВНИТЬ С МАРИИНСКИМ
Вы говорили, что Москва стала неким Вавилоном, и Вы не стремитесь там выступать. В Михайловском театре вы чувствуете себя свободно?
— Я думаю, что свобода это такое состояние, которое либо есть, либо нет. Оно не дается и не отбирается кем-то. Это внутреннее состояние. Можно и в тюрьме быть свободным. Не могу сказать, что я полностью внутренне свободен. Но ведется непростая работа над возможностью быть наедине с самим собой.
После года работы художественным руководителем Вы можете сказать, где себя свободнее чувствуете: в административной работе или на сцене?
— Однозначно на сцене. Но при этом за этот год я получил огромный опыт руководства. Когда под твоим началом находится огромная труппа в 120 человек с множеством проблем, которые необходимо решать, — это очень ответственная работа. Но, прежде всего, в театре нужно было сформировать профессиональный и ориентированный на успех состав педагогов. Я практически полностью заменил педагогов, 90% преподавателей сейчас у нас — это те люди, которые были звездами, ведущими танцорами не только российской, но и мировой балетной сцены, ставшие очень грамотными и профессиональными педагогами, облагораживающими труппу.
Какие планы строит театр на будущий сезон?
— В ближайшем будущем мы покажем «Ромео и Джульетту» в постановке Олега Виноградова, потом — «Павана Мавра» Хосе Лимона. Затем будут гастроли в Венеции и Японии. А дальше в моих планах сделать двухактную редакцию «Корсара» в новых декорациях. И в конце сезона — новая постановка австралийского хореографа Грэхема Мерфи «Жизнь Клары». Это балет о русской иммиграции, современная вариация на тему «Щелкунчика» Чайковского. При этом используется полная партитура знаменитого балета.
Параллельно мы постоянно работаем с труппой, приглашаем педагогов, в том числе из-за рубежа, для проведения мастер-классов. В этом сезоне к нам приедут Франческо Зюмбо и Михаил Мессерер. Очень важно хотя бы раз в месяц приглашать в театр педагогов со стороны, в этом мне очень помогает мой Фонд, имеющий долгосрочные контракты с балетной школой Губэ в Париже, и Фондом Хосе Лимона в Нью-Йорке.
Можно ли сказать, что Михайловский театр стремится за Мариинским или соперничает с ним?
— Я бы их никогда не сравнивал. Михайловский театр всегда был самостоятельным, никогда не пытался, да и не мог последние годы конкурировать с Мариинским. Даже сейчас о современной истории балета в Михайловском еще рано говорить, а чтобы соревноваться с Кировским — это просто пока невозможно.
А на каком уровне сейчас балет в Мариинке?
— Мариинский театр имеет право на эксперименты. Но я никогда не был сторонником «одноразовых» спектаклей на сцене Кировского театра. Я готов посмотреть это на экспериментальной площадке, но давать карт-бланш молодому постановщику, который ставит спектакль на одно выступление… Это мне непонятно.
ОСТАЛОСЬ НЕ ТАК МНОГО ВЕЩЕЙ, КОТОРЫЕ МЕНЯ ПОТРЯСАЮТ
Как проводит свободное время Фарух Рузиматов вне театра?
— Кроме балета я могу сходить на драму, но только если это что-то выдающееся. Артистам балета очень непросто воспринимать драму, мы выражаем эмоции через пластику. Хорошее кино иногда смотрю дома, больше в поездках, а остальное все время в работе.
45 лет — это такой возраст, когда определенный этап накопления впечатлений уже пройден. И поэтому осталось немного вещей, которые меня потрясают. В основном, самые яркие и сильные впечатления были получены после 20-ти лет, как у всех, я думаю. Антонио Гадес в «Кармен», Нуриев, Барышников, Бежар — вот мои потрясения.
Что запало в последнее время в душу кроме балета, например, в литературе?
— Кто-то сказал, что если книга не стоит того, чтобы ее прочесть дважды, то ее не стоит вообще читать. С литературой у меня тесная дружба с детства. Люблю американскую, французскую, итальянскую, немецкую и, естественно, русскую литературу. Из поэзии нравится XIX век и Бродский.
А тяготеете больше к классике, или к чему-то новому?
— Когда меня спрашивают, слушаю ли я что-нибудь, кроме классики, я всегда говорю, что это зависит от настроения и от желания. Так что это не вопрос выбора между классикой и новым, а вопрос выбора качественного, ведь что такое классика, как не испытанное временем новое?