Прощание с матёрым
На новой сцене Большого театра показали сразу две премьеры: «Русские сезоны» в постановке Алексея Ратманского и Большое классическое па из балета «Пахиты» в постановке Юрия Бурлаки.Интрига вечера заключалась в том, что «Русские сезоны» на музыку Леонида Десятникова — последняя премьера Ратманского в качестве худрука балета Большого театра, а фрагмент из «Пахиты» — первая постановка сменяющего его на этом посту Юрия Бурлаки. Инаугурация и прощание состоялись в один вечер: худруки в Большом сменились не просто мирно, а еще и с дружеским рукопожатием. Это может означать, что творческие контакты с Ратманским, который скоро станет главным хореографом Американского балетного театра (ABT), не прервутся. Во всяком случае, хотелось бы в это верить: потерять такого хореографа для главного театра страны было бы ошибкой, в чем «Русские сезоны» и убедили на все сто.
Этот балет — стильный, чистый и настолько цельный, что кажется сочиненным на одном дыхании, — можно предъявлять как авторскую визитку Ратманского любому театру мира. В отличие от сюжетных постановок в Большом, презентующих хореографа реаниматором русско-советской экзотики, в «Русских сезонах», сочиненных в 2006 году для New York City Ballet, нет и тени компромисса, на который хореограф вынужден был идти, приспосабливаясь к нуждам Большого. Более того, на них явная печать той универсальности, которая делает шедевры Уильяма Форсайта или Иржи Килиана востребованными хоть в Парижской опере, хоть в Мариинке. А такое клеймо дорогого стоит.
«Русские сезоны» можно танцевать в России (проступит русская душевность), в Германии (запишут в экспрессионисты), и уж сам бог велел в Америке: бродвейского «шика-лоска-дай», постмодернистской текучести и безостановочности, как и баланчинской воздушности в нем не меньше, чем нутряного надрывного, тянущего к земле (а в песнопениях Десятникова — к могиле) русского духа. С одной стороны — это очень формальный минималистский балет, идеально сконструированный для солистов. В пустом пространстве на фоне лишь меняющего цвет задника из шести пар в желтом, красном, зеленом, синем, фиолетовом и бордовом хореограф собирает и распускает разноцветные комбинации, постоянно выводя кого-то на первый план. С другой — все эти переплясы, поддразнивания, заигрывания парней в рубахах да девок в сарафанах, их рыдания да страдания вполне себе содержательны. Особенно если танцевать балет в Большом, с надрывностью да напевностью Светланы Захаровой, спонтанностью и нервностью Натальи Осиповой, скоморошьим ерничеством Андрея Меркурьева.
«Русские сезоны» — не первый бессюжетный балет Ратманского. Но здесь его кредо впервые выражено безо всяких «но»: классическое/современное, фольклорный танец и танец сценический — никакие ни антитезы, а повод для бесконечной и беспечной стилистической игры. И делать это надо легко. Если, конечно, владеешь полистилистикой и универсальными артистами, которые не стыдятся, когда надо, работать и на заднем плане. Условия игры задает музыка Десятникова, контакт с которой у Ратманского не просто творческий, а пугающе творческий. Эти двое нашли друг друга еше в «Вываливающихся старухах» по Хармсу, что, в общем-то, не могло не произойти. В десятниковской системе координат — грандиозных языковых трансформацях где-то между Вивальди и Стравинским — хореограф Ратманский чувствует себя вольготно. При этом никаких назойливых отсылов и цитат. Если эти двое и передают привет плачам «Свадебки» и язычеству «Весны священной» (программные балеты еще тех, дягилевских «Русских сезонов»), то уже на каком-то другом, едва ли понятном предкам языке.
Если задача Ратманского была уйти красиво, используя для этого уже получивший восторженные отзывы в Америке балет, задача Бурлаки была куда сложнее: войти достойно. По Большому классическому па из «Пахиты», восстановленному по гарвардским записям, хранящимся у нас документам и устным свидетельствам, сделать можно пока только два вывода. Первый — Бурлака не ищет легких путей. Второе — он настоящий педант, который, похоже, скорее вынет душу из капризных звезд Большого, чем поступится буквой и духом текста. Во всяком случае, в «Пахите» нет той вульгарной соревновательности, на которую мини-балет, набитый, как бисквит изюмом, всевозможными вариациями (на премьере их показали семь, а всего подготовлено 11) провоцирует. «Пахита» не выглядела пышным свадебным тортом, на котором одна розочка стремится затоптать другую. В угоду будто припорошенной нафталином фактуре (что отлично передают слегка стилизованные под старину костюмы Елены Зайцевой) солистки сосредоточились на выделке вариаций. И, даже чем-то жертвуя, они были трогательны. И замедлявшая темпы в угоду старомодному магнетизму Екатерина Шипулина. И современная и при этом органичная Екатерина Крысанова. Душу некоторых зрителей взорвала прима Надежда Грачева, обозначавшая и будто тут же укрощавшая свою мощную балеринскую натуру. И правильно, если принципы приходящего худрука не слишком противоречат установкам уходящего, — не все, чему хлопают, надо показывать.