Хореограф Борис Эйфман: «Свой театр у меня был уже в 16 лет»
вопрос: Театру Бориса Эйфмана 30 лет, но каждой новой постановкой вы продолжаете удивлять. Когда-то никто не мог представить, что на балетной сцене можно увидеть спектакль по Достоевскому. А теперь зрители уже идут на «Анну Каренину», «Чайку». Как находятся столь неожиданные идеи для спектаклей, не страшно ли за них браться?
ответ: Начинать всегда страшно. Идешь по незнакомому пути, попадаешь в неизведанное пространство. И это пустое пока пространство нужно наполнить образами, эмоциями. Откуда берутся идеи, объяснить сложно. Если бы это было возможно, то в любой момент можно было бы обратиться к этому источнику. Но так не бывает. Выбор темы — тяжелый мучительный процесс.
Сейчас я ставлю «Онегина». У меня нет ни готовой партитуры, ни готового сценария, все рождается в поиске. К примеру, постановка чеховской «Чайки» была в планах много лет. Но только когда театру стукнуло 30, возникла настоящая потребность что-то переоценить, в чем-то разобраться. Кто в тебе сейчас живет — Тригорин или Треплев? Умер ли экспериментаторский дух или он только затаился? Готов ли ты на новые жертвы? Спектакль по Чехову заставил меня углубиться в свои проблемы, проблемы труппы. И этим он мне очень близок и дорог.
в: Ваш театр до сих пор единственная в стране полноценная труппа современного балета. Как вы нашли свой путь в балете? Занялись модерном, когда весь Советский Союз танцевал классику.
о: У художника, если он художник, другого пути, кроме своего, на мой взгляд, не бывает. Заниматься балетом я начал очень рано — в 16 лет у меня уже был свой театр — не профессиональный, конечно, школьный, но был. А первый свой балет я поставил в 21 год. Мне просто повезло, что столь рано удалось ощутить свое предназначение, дар Божий — сочинять хореографию. Это особый язык, видение мира, особая форма общения — через тело выражать эмоции духа. Я уже не молодой человек, поэтому могу сказать: наверное, это путь избранных. Возможно, подобным даром наделены многие. Но ему еще надо соответствовать — не загубить его, реализовать.
Художник никому не подражает. Но когда сегодня «Золотая маска» — высшая театральная премия присуждается тем, кто копирует искусство старых мастеров, то есть реставраторам, — мне очень жаль моих молодых коллег. Убежден — они в полной растерянности. Сегодня все сдвинулось в понятиях. Процветают «междусобойчики» разных ориентаций, а современная хореография как категория искусства практически вымирает.
Балет в России сегодня переживает нелегкие времена. К примеру, есть профессора, преподающие искусство хореографии, но проблема в том, что профессора есть, а хореографов нет.
в: Вы в этом не видите парадокса?
о: Это беда времени. Система хореографического образования чрезвычайно запущена. Никто ею не занимается, она брошена на выживание. Но не выживает — деградирует, угасает. Это серьезная государственная проблема. Образованию как таковому сегодня в стране уделяют много внимания, но только не балетному. Впрочем, это долгий разговор — и не только с журналистом газеты «Известия», но и с чиновниками Министерства культуры, Министерства образования, Администрации президента. Вопрос архиважный для страны, ведь балет в России — больше, чем балет. Если мы его потеряем, то утратим одну из духовных связей России с миром. Но самое страшное, если мы потеряем востребованность этого искусства у граждан России. Тогда мы потеряем балет навсегда, и некому будет его реанимировать.
в: Поэтому вы решили создать Академию танца. Это ваша идея или вам сказали: «Надо»?
о: Мне никто не может сказать «надо», если это мне не близко. Такого не было даже в советские годы. Это моя инициатива, к счастью, горячо поддержанная Валентиной Ивановной Матвиенко. Причем ее реакция была мгновенной и положительной. Хотя на других инстанциях все обрастает бюрократическими препонами, и программа не реализуется так быстро, как хотелось бы. Но она будет реализована, в этом я нисколько не сомневаюсь.
Идея очень мощная. Здесь, на Петроградской стороне будет абсолютно новое учебное заведение — школа-интернат для детей-сирот, для детей из подворотен, которые обделены вниманием взрослых. Они могут быть потеряны для страны. Мы будем отыскивать таких детей по всей России, заглядывать в каждый уголок, чтобы подбирать заброшенных, но талантливых детей, способных к занятиям балетом. Привезем их в Петербург, поместим на полный пансион при Академии танца и будем не только учить профессии, но и воспитывать будущих деятелей культуры новой России. Что греха таить, сегодня многие деятели балета далеки от искусства, они почти неотличимы от той молодежи, которая на улице, в подворотнях, ночных клубах. Прежде, помню, балетные артисты отличались от общей массы и своим внутренним содержанием, и внешним видом. Мне бы хотелось, чтобы наша академия воспитывала не только универсальных профессионалов, но и творческих лидеров балетного искусства. Обратите внимание, сегодня их почти нет ни в одном театре России. Это катастрофа. Но еще страшнее то, что сегодня это никого не волнует. Нам обещано, что Академию танца мы откроем 1 сентября 2010 года, теперь все зависит от строителей.
Дворец танца — второй по очереди реализации наш проект, он много лет был в замороженном состоянии. Сейчас ситуация резко изменилась к лучшему. Речь в первую очередь идет не о Дворце танца, а о большой территории в исторической части Петербурга (бывшего института ГИПХ). Сегодня большой участок набережной в центре города — за забором с колючей проволокой и находится в ужасающем антисанитарном состоянии. Это немыслимая ситуация: рядом с Петропавловской крепостью, напротив Ростральных колонн — химическая свалка. Поэтому решается вопрос не о строительстве театра для Эйфмана, а о реконструкции архиважной территории и превращении ее в один из центров бизнеса, туризма и культуры нашего города. Главный инвестор этого проекта — Внешторгбанк. Его президент Андрей Леонидович Костин отдает себе отчет о мере ответственности, и я уверен, что ВТБ этот проект успешно реализует. Срок полной реконструкции территории — 2015 год, но театр, я надеюсь, появится гораздо раньше.
в: Планы громадные. Но останется ли у вас время на новые постановки, или в репертуаре театра уже достаточно спектаклей?
о: Это Большой и Мариинский театры могут десятки лет ездить на гастроли с «Лебединым озером». А мы всегда находимся в творческом поиске. И конечно, рискуем. Но каждый спектакль, а мы выпускаем их почти ежегодно, должен быть успешным, поскольку отсутствие своей сцены не способствует стабильности труппы. Успешный спектакль — это продление жизни нашего театра. И так уже более 30 лет. Открытая честная конкуренция, любовь зрителей, поддержка государства — все это слагаемые нашего творческого долголетия. И, конечно, ежедневная активная творческая жизнь.
в: Если заглянуть в историю, кого из исполнителей, с которыми вы работали, хотели бы вспомнить?
о: Всех назвать у вас не хватит газетных полос. Скажу искренне, я помню каждого и всем очень благодарен. Конечно, можно выделить таких корифеев, как Алла Осипенко и Джон Марковский, Валентина Морозова и Валерий Михайловский, Альберт Галичанин, Елена Кузьмина, Юрий Ананян. С нами сотрудничали Марис Лиепа, Валентина Ганнибалова, Ульяна Лопаткина, Светлана Захарова, Владимир Малахов. Сегодня ведущие артисты театра — Мария Абашова, Юрий Смекалов, Алексей Турко, Олег Габышев, Нина Змиевец, Дмитрий Фишер, Екатерина Козаченко, Наталья Поворознюк. Эта молодежь является носителем той эстетики, того стиля, которым славится наш театр.
в: Говорят, у вас сложные постановки. Артистам приходится очень трудно на репетициях и на спектаклях. Как-то я брал интервью у Валерия Михайловского, он говорил, что на его ногах нет живого места.
о: Валера действительно выходил на сцену в любом состоянии. На таких артистах, как Михайловский, честь ему и поклон, держался наш театр, благодаря им он выжил. Я страшно благодарен этому поколению людей, бессребреников, которые за очень малую зарплату делали огромную работу. Не щадили себя. Если же говорить о том, где труднее?.. Блестяще станцевать «Лебединое озеро» тоже очень трудно, надо обладать великолепной техникой танца. В нашем театре сложно, но по-другому. Здесь требуется особая координация, особая техника, особый стиль. Способность танцовщика выразить эмоцию телом. В классическом театре более важна внешняя сторона, графика хореографии. Там нужен профессионализм. В нашем театре этого недостаточно. Наши артисты должны выразить не только возможности человеческого тела, но и глубину духа.
в: Борис Яковлевич, какой спектакль вы еще не поставили, но мечтаете?
о: Не могу открыть все свои идеи. Но сейчас я сочиняю балет «Онегин и Татьяна». Закончен только первый акт. Всю свою сознательную жизнь мне довелось посвятить тому, чтобы реализовать тот Божий дар, который мне дан. Ради этого пришлось многим пожертвовать.
Иногда слышу вслед шепоток зависти. Всем, кто этим грешит, готов немедленно предоставить возможность день-два побыть в моей шкуре, но не в моменты подношений цветов и триумфов, а в периоды тяжкого труда и безграничной ответственности за историю петербургского театра, за судьбу каждого его сотрудника и их семей.
в: Как бы вы определили свой творческий метод? Одни балетмейстеры, как, к примеру, Игорь Чернышев когда-то, все ставят прямо в зале. Другие приходят на первую репетицию уже с созданной конструкцией спектакля.
о: Могу по этому поводу перефразировать известное: знаю лишь то, что ничего не знаю. Когда появляется идея — готовлюсь, слушаю музыку, много читаю, пишу, целые тома исписываю. Разрабатываю характеры, концепцию целого. Но когда приходишь в зал, включаешь музыку, то почти все забываешь. В процессе сочинения на тебя больше влияет тело балерины, чем очерки пушкиниста, диссертацию которого ты читал. Рождает ли это тело в тебе эмоции, желания? Или вообще ничего не рождает, так тоже бывает. Акт сочинения — тайна. Для меня, во всяком случае. И мучительный непредсказуемый процесс.