Шёпоты и крики

В Москве завершился второй фестиваль «Территория», придуманный Евгением Мироновым, Кириллом Серебренниковым, Чулпан Хаматовой, Романом Должанским, Теодором Курентзисом и Андреем Уваровым как принципиально новый образовательный проект в поддержку актуального искусства

Территорию танца на фестивале представляли пять спектаклей. Первый — «Вываливающиеся старухи» — безоговорочно порадовал. Алексей Ратманский сочинил на вокальный цикл Л. Десятникова «Любовь и жизнь поэта» по стихам Н. Олейникова и Д. Хармса талантливое и остроумное произведение, в котором занял молодых солистов Большого театра и сам вышел на сцену. Лихое и смелое представление, показанное только дважды, можно было бы счесть «капустником», не будь в нем абсолютной точности танцевального попадания в поэзию обэриутов.

Финский хореограф Теро Сааринен, в дни V Чеховского фестиваля покоривший Москву легким дыханием своего “Kaze” («Ветер»), на этот раз предстал как танцовщик в моноспектаклях «Человек в комнате» в постановке Каролин Карлсон и собственном опусе «Охота» (на музыку «Весны священной» И. Стравинского).

Сколько «Весен» (начиная с культовой бежаровской и завершая одной из последних — канадки Мари Шуинар) видел даже неизбалованный российский зритель — не счесть. «Весна священная», поставленная французским хореографом Эдди Маалемом и исполненная чернокожими танцовщиками, не стала ни событием, ни разочарованием (хоть и аккумулировала в себе все известное об этом балете, включая свальный грех).

Самым же ожидаемым событием был “VSPRS”, открывающий российскому зрителю новое имя — Алан Платель. “VSPRS” — жесткое произношение английского “Vespers” (вечерня), по аналогии с “Vespro della Beata Vergine” («Вечерня Пресвятой Деве») К. Монтеверди в интерпретации Фабрицио Кассоля. Любое слово, лишенное гласных, становится колким, прыгающим, неуправляемым. Именно так можно охарактеризовать резкую, рваную пластику, словно потерявших контроль над своими телами, исполнителей, что, к слову сказать, типично для contemporary dance. Но даже сегодня (несмотря на то, что ХХ век взломал все табу и вытащил на свет все, что доселе скрывалось от посторонних глаз) далеко не каждый спектакль завершается актом коллективной мастурбации. Шокирующий пафос “VSPRS” — в его претензии на откровение. Поначалу он отсылает к постановкам Пины Бауш (гора на сцене, интернациональная труппа), чьи артисты обращаются к зрительному залу, дабы установить с ним интимный контакт. У Плателя же апелляция к публике — чистый эпатаж. Одна исполнительница, хорошо говорящая по-русски, даже декламирует «стихи о какашке». Бауш, начинавшая как адепт экспрессионистки Мэри Вигман, ныне ставит спектакли о любви и сострадании. К этому же призывает и Платель, выбирая иные средства воздействия. “VSPRS” напоминает красивую надтреснутую чашку. О чаше заставляет задуматься и «отсыл» к богослужению. В начале спектакля артист пытается трясущимися руками преломить хлеб или хотя бы откусить от буханки, а в финале — испить воды из пластмассовой бутылочки. В результате он утоляет жажду, облив себя с ног до головы, олицетворяя невозможность современного человека нормальным евхаристическим путем стать сопричастным Богу. Собственно говоря, спектакль Плателя (включая шокирующие моменты) — об этом. Артисты объединяются в дуэты и исполняют виртуозные соло — акробатические и танцевальные, используя весь арсенал имеющихся средств: степ, брейк, пуанты, с которых исполнительница низвергается, как в пропасть. Но блеск мастерства здесь ничего не решает: для героев спектакля небеса пусты…

P. S. Из созвучия слов vespers и whispers (шепоты) возникает еще одна ассоциация с классикой кино — «Шепоты и крики», быть может, самым беспощадным и шокирующим фильмом Ингмара Бергмана, заставлявшим часть зрителей рыдать, а другую — возмущенно покидать зал.