Пригласить на танец
На минувшей неделе художественному руководителю балетной труппы Большого театра Алексею Ратманскому была вручена престижная премия имени Дмитрия Шостаковича, а еще через десять дней на Новой сцене БТ состоится долгожданная премьера балета «Корсар», которая — так случилось — почти совпадает с окончанием контракта 38летнего хореографа с театром.
— Молодым везде у нас дорога, Алексей?
— Хотите узнать, почему именно меня пригласили возглавить балетную труппу в Большом? Я долго, семь лет, работал ведущим танцовщиком и хореографом в Датском Королевском Балете, но время от времени приезжал в Россию и делал постановки, имевшие здесь некоторый резонанс. Особенно заметным получился спектакль «Светлый ручей» на музыку Дмитрия Шостаковича, отмеченный несколькими премиями «Золотая маска». Вскоре после премьеры, состоявшейся весной 2003го, и было объявлено, что с 1 января следующего года я приму балет Большого. Что еще добавить? Мне трудно отвечать на этот вопрос, получается, будто сам себя нахваливаю или по крайней мере даю оценку. Наверное, сыграло роль, что я - активный, действующий хореограф, которых в России сейчас осталось немного. Плюс второе обстоятельство: являясь воспитанником российской балетной школы, я приобрел опыт работы в разных странах.
— С эпохи Юрия Григоровича, правившего Большим Балетом три десятилетия, на посту худрука привычнее было видеть людей, скажем так, солидного возраста, будь то Вячеслав Гордеев или Борис Акимов.
— Ну почему? Юрий Николаевич возглавил труппу в 37 лет. Но это так, к слову, без всяких параллелей и сравнений. ..
— Мэтр недавно отпраздновал восьмидесятый день рождения. Вы поддерживаете отношения?
— В репертуаре Большого по-прежнему много его постановок, в прошлом сезоне по моему приглашению Юрий Григорович восстановил «Золотой век». В минувшем январе мы отметили его юбилей недельным фестивалем и гала-концертом. Это свидетельствует, что у нас все в порядке?
— Не путаю, Алексей: ваш контракт с БТ истекает буквально на днях?
— Да, и руководство уже предложило продлить его. Вот доделаю «Корсара» и непременно этим займусь.
— Теперь на какой срок подпишетесь?
— Пока не готов сказать. Вопрос обсуждается.
— Но вам не ставят сегодня задачу быть впереди планеты всей?
— Знаете, это абсолютно тенденциозная формулировка, лишенная смысла. Речь ведь не о спорте, где всех можно расставить по местам. Да, полвека назад не было равного русскому балету, у нас по сей день сохранилась отличная школа, но прекрасные учителя, в том числе из России, работают и в Англии, и во Франции, уровень подготовки чрезвычайно вырос в совершенно не балетных местах вроде Японии, Кореи, Китая или Кубы. Ясно, что балет Большого остается среди самых сильных в мире. Другое дело, подобно любому живому организму он проживает разные этапы. После вдоха обязательно следует выдох.
— А сейчас?
— На мой взгляд, наблюдается некоторый подъем.
— Изначально вас вроде бы звали сюда на время реконструкции основной сцены?
— Предлагали пятилетний контракт, но я попросил ограничиться тремя с половиной годами. Естественно, терзался сомнениями, поскольку не обладал опытом руководства труппой. Да еще такой! Большой — топ-уровень, вершина. Совершенно не представлял, как пойдет работа.
— Судя по количеству собранных вами за эти годы наград, включая последние — английскую национальную премию, вручаемую Кругом критиков, и нашу, имени Дмитрия Шостаковича, все сложилось?
— Призы получать приятно и почетно, спору нет. Особенно если это результат голосования множества независимых экспертов, как все происходит в Лондоне. Но трудность нашего дела в том, что каждый новый день надо начинать с чистого листа. Любая неудачная постановка или плохо исполненный спектакль — шаг назад.
— Вслед за «Светлым ручьем», запрещенным по личному распоряжению товарища Сталина сразу после премьеры в 1935-м, вы взялись за «Болт», история создания которого не менее драматична.
— Да, у этого балета трудная биография, он и до премьеры-то не дожил, все оборвалось в 1931 году на генеральной репетиции, закончившейся многочисленными замечаниями просмотровой комиссии. Шесть месяцев продолжались попытки что-либо исправить, но потом стало окончательно ясно: «Болт» не пройдет. Дословно сохранить либретто про саботажников на заводе, по которому Шостакович писал музыку, оказалось невозможно: оно слишком привязано к своему времени. Привязано, кстати, гораздо сильнее, чем тот же «Светлый ручей» к середине 30х годов прошлого века. Нами была полностью опущена злая пародия на церковь и попов. С трудом представляю, как сегодня играть ее в прежней тональности, когда все столь остро и болезненно реагируют на тему религии. Тем не менее противостояние коллектива и личности мы показали, правда, наделив абсолютно отрицательного персонажа человеческими чертами. А как иначе? Сейчас ведь все перевернулось с ног на голову, дух коллективизма пропал. К сожалению. ..
— И это говорит руководитель труппы, призванный сплачивать и объединять?
— Я же вижу, какой мир вокруг. Зачем грешить против истины? У людей совершенно иные идеалы и цели, нежели семьдесят лет назад. Тогда все строили коммунизм, утопическое общество равенства и братства, а теперь каждый выживает в одиночку.
— Значит, вы поставили социальный балет, утративший злобу дня?
— Но люди-то остались прежними! Гениальный Шостакович простую, плакатную тему превратил в фантасмагорию. Семен Пастух, замечательный художник, получивший «Золотую маску» за оформление «Болта», сделал грандиозные конструктивистские декорации, где, признаюсь, трудно было разместить танцы. Постановка получилась очень сложной, но я рад, что она записана на DVD и сейчас продается по всему миру. Для Большого это важный шаг.
— Как и «Корсар»?
— По сравнению с оперой или драмой у балета классических названий совсем мало: десять, от силы — двенадцать. Буквально крохи! И вся классика идет в Большом. Сегодня очень немногие театры в мире могут позволить себе подобную роскошь. На Западе этого нет, а сохранившаяся в России система репертуарного театра дает такую возможность. «Корсар» на нашей сцене имеет давние традиции, хотя и не идет уже около десяти лет. Сейчас мы восстанавливаем утерянные эпизоды, важные для сюжета, но давно не игравшиеся. Так, весь третий акт — свадьба Сеид-паши и кораблекрушение — не шел с начала прошлого века. Наша задача — максимально приблизиться к последней редакции Мариуса Петипа, балетного Шекспира, выше которого никого нет. Любая его комбинация или соло — художественная ценность. Поэтому проработаны все архивы. От Петипа в «Корсаре» сохранилось, наверное, чуть менее половины в процентном отношении, но этого достаточно для строительства спектакля.
— Сохранилось в каком виде?
— Что-то передавалось из ног в ноги — от одного поколения танцовщиков к другому, что-то было нещадно переделано постановщиками в течение двадцатого века. Существуют и сделанные по системе артиста Степанова записи балетов императорского Мариинского театра. После революции рукописи были вывезены за границу и сейчас сберегаются в Гарвардском университете. В 1992 году Константин Сергеев восстанавливал «Корсара» в Большом и вернул многое из забытого, но эти записи были ему недоступны.
— На что они внешне похожи?
— На нотную грамоту. Правда, обозначающую не звуки, а движения.
— Вы читаете их?
— Рассматриваю. Чтением занимается Юрий Бурлака, мой сопостановщик. Да, предложенная система несовершенна, но она позволяет восстановить авторскую хореографию Петипа, хотя главным все же остается вопрос, кто и как интерпретирует первоисточник. Поэтому мы и говорим не о реконструкции старого балета, а о новой редакции классики.
— Нынешняя сцена Большого приспособлена для столь масштабных постановок?
— Нам надо выпустить спектакль, в котором занята вся труппа. Мы не можем ждать.
— С солистками определились?
— Стилистика этого балета Петипа построена вокруг примы, царящей и парящей над всеми, танцующей не покладая ног. Наши девушки стонут на репетициях, но выдержавшие испытание «Корсаром» докажут, что по праву господствуют на вершине.
— Имена, Алексей?
— Четыре июньских премьерных спектакля танцуют Светлана Захарова, Светлана Лунькина, Мария Александрова и Галина Степаненко.
— Именно в таком порядке?
— Да. В октябре будут заняты другие солистки.
— Сколько сейчас народу в труппе?
— Двести двадцать артистов.
— А надо?
— В одном спектакле не бывает занято более ста двадцати человек, но в определенные моменты такое количество артистов в труппе оправданно. Когда, например, выезжаем на гастроли и одновременно продолжаем играть в Москве. После окончания реконструкции будем работать сразу на двух сценах. Кроме того, балерины рожают детей, случаются и травмы. Так что все логично.
— Но уволить вы по-прежнему никого не можете?
— Не так давно у нас проходило сокращение. Коснулось человек десяти, не более. Это требует сложной бюрократической процедуры, но все реально.
— В списке труппы, вывешенном у вашего кабинета, увидел знакомую фамилию — Волочкова.
— Это Женя, артистка кордебалета, однофамилица Анастасии, которая восстановлена по суду и до сих пор числится в труппе. Но не работает.
— Зарплату получает?
— Ей регулярно начисляется месячное жалованье, однако у наших артистов основной источник доходов иной — президентский грант плюс выплаты за каждую сыгранную партию в спектакле… Словом, завершая ответ на ваш вопрос, скажу: я могу предложить уйти на пенсию тем, у кого уже есть двадцать лет стажа в балете.
— Как при социализме? Но мы ведь вроде бы живем в другом мире.
— А мне кажется, застряли где-то посередине… Раньше при распределении ролей здесь многое значила иерархия: человек давно не мог танцевать, а ему по старинке отдавали сольные партии, из-за чего спектакли теряли качество. Мы поломали систему, постоянно делая вводы новых артистов — свыше трехсот за три года. В результате сменился состав исполнителей, нам удалось добиться хорошего баланса между опытом и молодостью. Да, гарантия пожизненного места в труппе по-разному действует на людей: одни расслабляются, перестают ходить в классы, репетировать, другие продолжают держать себя в тонусе. Все очень индивидуально. Для качества, конечно, выгоднее контракты на год, два или три, в противном случае худруку трудно заменить потерявшего мотивацию артиста на молодого и амбициозного. Впрочем, дело не только в возрасте или отсутствии стимулов. Сегодня нужны более универсальные труппы без прежнего деления на характерных, мимических и классических танцовщиков. Для современной хореографии, в которой перемешаны стили и жанры, это уже неактуально, а без новых веяний современный театр жить не может.
— Ваше, Алексей, поколение, не найдя применения на родине, массово рвануло за рубеж, где в 90е проще было реализоваться молодым талантам. А сейчас причины для отъезда есть?
— Без президентского гранта мы не сохранили бы труппу, это точно. Острой нужды искать счастье на Западе сегодня нет, никто туда особенно и не рвется. Из заметных выпускников нашего училища последних лет сожалею об отъезде Полины Семеновой, танцующей в Берлине. Если бы осталась, было бы еще одно яркое имя на афише Большого.
— Как сегодня строятся ваши отношения с труппой? Поначалу ведь кое-кто встретил вас настороженно, если не сказать, в штыки.
— Я не склонен к конфликтам, ищу разумные компромиссы. Предубеждения проще преодолевать в работе. Мои взгляды по-прежнему могут не совпадать с чьими-то, но это не трагедия.
— А если человек вас упорно не понимает?
— Стараюсь объяснить. Доходчиво и вежливо. Артисты — народ обидчивый, амбициозный, надо найти правильную форму, чтобы быть услышанным. Иначе наступает моментальное отторжение.
— К вам в труппе обращаются по имени?
— Большинство. С некоторыми я вместе учился, с кем-то танцевал… Правда, кордебалет сейчас плавно перешел на Алексея Осиповича, что мне поначалу даже казалось диким.
— Как дистанцию сохраняете?
— Простым способом: не имею ни с кем в труппе близких человеческих контактов. Это трудно, но необходимо. В любом театре всегда существовала группа фаворитов, приближенных к директору артистов, остальные боялись их и не любили. Мне такое размежевание не нужно, хотя, безусловно, есть люди, которым доверяю больше.
— Работа худрука наверняка вынуждает отказываться от предложений со стороны?
— Иногда все же удается вырваться. В следующем сезоне буду ставить в Амстердаме и Нью-Йорке. Но мне, кстати, интересен не только балет, а и смежные искусства — драмтеатр, кино, литература.
— Есть идеи?
— Говорить вслух о них рано.
— Сына в балет отдадите, Алексей?
— Васе девять лет, вроде бы пора определяться, но мы не форсируем. Я в балете, жена тоже, если еще и ребенок, будет как-то совсем скучно. Впрочем, решать сыну. Пока он далек от классического балета, хотя на премьеры и репетиции ходит. Даже дает ценные советы.
— Типа?
— «Папа, отруби тому артисту башку».
— Прислушиваетесь?
— Как видите, все пока с головами…